14. В рубрике «Felieton» на стр. 16 расположена реплика-рецензия Марека Паровского/Naciej Parowski, касающаяся выхода из печати нового авторского сборника польского писателя Яцека Дукая/Jacek Dukaj. Текст носит название:

«W kraju niewiernych/В стране язычников», сборник рассказов Яцека Дукая (1-е издание, “superNOWA”, 2000) – книга-событие, вдобавок с «оскаровской» обложкой.

Спустя десятилетие после старта у молодого автора возникли проблемы с излишествами. Четырежды номинировавшийся на получение премии имени Януша Зайделя, лауреат премий «SFinks» и «Золотой глобус», публикуется в журналах и антологиях. "В стране..." — его вторая книга после тома с альтернативной историей 1920 года «Ксаврас Выжрын/Xawras Wyżryn» и оккупационного хоррора «Пока ночь/Zanim noc». Интересно, что в сборнике нет ни дебютной «Золотой Галеры/Złota Gałera» ни бравурной «Школы/Szkola»; нет номинантов на премию имени Зайделя «Великое разделение/Wiełkie podzielenie» и «Сердца мрака/Serce mroku».

Автор отобрал для тома техно-гностические, метафизически-милитарные тексты, посвященные космосу и борющимся мирам. Здесь мутируют религии, пересекаясь с технологическими процессами, политическими и экономическими заговорами; множатся реальности, рай и ад находятся в пределах досягаемости после открытия специальных Врат или прыжка в киберпространство. Здесь мы встречаем Чужих, свое прошлое и будущее, за которое ведётся смертельная игра; мир ожидает чуда, хочет его измерить, овладеть им, но, несмотря на знаки, немного будет принятых. В книге разворачивается тотальная твердая научная фантастика нового этапа. Затем, после «Идеального несовершенства/Perfekcyjna niedoskonałośc», Марек Орамус скажет, что Дукай переписывает людей на высшие технологии. Но это тут начинается, а касается пространства-времени, Бога, религии, мыслей, желаний – наших и чужих. Также литературных разновидностей. Фэнтези с horror-ом и философией вторгается в научную фантастику, в киберпанк. Или наоборот.

Лукаш Йонак напишет, что Дукай практикует фантастику выжженной земли, поэтому после него трудно придумать что-то новое.

***

Так было бы, если бы не тот факт, что фантастика развивается не линейно, а по спирали. Казалось, что через Лема переступить невозможно, но затем был Снерг, воспитывавшийся на Леме, и, наконец, Баранецкий, прочитавший их обоих и представивший в «Голове Кассандры/Głowa Kasandry» (1985) объемную иррациональную научную фантастику новой парадигмы. Но Марек поместил в книгу все, что он написал, а из Дукая вырастают некие дополнительные тексты (религиозные, исторические, моральные, даже милитарные). Рассказы разбухают в романы, создается критика, сопряженная с прозой, как, например, очерк «Философия фэнтези» и повесть «Ход генерала/Ruch generała».

На обложке «В стране...» красуется графика Багиньского — невероятный «боярышниковый» пролет собора над пропастью. Это кадр из их с Дукаем совместного фильма, который близок к получению «Оскара». Поэтому с 2002 года мы читаем Яцека как сценариста и ожидаем, что Томек его экранизирует. Когда-то у нас были подобные надежды на «Голову Кассандры», недавно там нечто тоже сдвинулось с места.

Благодаря огромному размаху и неподдельной оригинальности ясно виден источник вдохновения, лежащий в основе этой прозы. Яцек — творческий читатель приключенческих книг и знаток жанров, проглотивший все, от Уэллса до Игана. Он переворачивает и пародирует идеи.

В каком классическом рассказе планета превратила космонавта в населяющую ее рептилию? Спрашиваю потому, что эта схема «Собора/Katedra». «Ход генерала», помимо демонической баталистики техно-фэнтези, — это история о захвате власти через умело сыгранное отречение. Читая в «Мухобое/Muchobójca» о способах деградации элит завоеванных стран, я думал о конспекте романа Зайделя «Щупальце/Macka». Восхищаясь сложной множественностью реальности (“IACTE”), где Следопыт принимает облик человека, которому он снится, я вспоминаю, что с подобными парадоксами сталкивались и создатели фильмов «Девятый этаж» и «Темный город». Если в “In partibus infidelium” люди оказываются менее достойными христианства, чем инопланетяне, то существует текст, в котором такого отличия были удостоены роботы.

Моя цель – не принизить Дукая, а придать ему смелости. Ибо Яцек не тот кокетливый писатель, каким был Орамус и остается Сапковский. Он не облегчает задачу ни себе, ни своим читателям, чтение его прозы похоже на прослушивание неполных записей, мы доходим до конца, начинаем что-то соображать и возвращаемся к началу. Его описания лишены точности, он также не мастер диалога, вместо двухъярусных реплик мы слушаем ворчание и уклончивые ответы. Мы получаем мир в клочьях, фрагментах, в сложных названиях, о смысле которых мы должны догадываться. Все это складывается не в прогноз будущего, а трансовое художественное видение, своего рода сеанс странности, который читатели позже описывают как пограничное переживание. Они стонут, но читают, гордые и счастливые, что продрались через это. Если искать аналогии, примерно так писал Жвикевич.

Это не классическая проза для чтения, хоть она и имеет свои истоки. Это не типичная кинематографическая проза, хотя читатель извлекает из нее очень много зрительных образов. Но это и не то же самое, что материал для фильма. Может оказаться, что фильм «Собор» был интересной случайностью при работе. А без фильма этот рассказ не столь же хорош?

Дукая легче поймать на новаторстве, чем на подобии. Любой, кто читал «Irrehaare» в журнале “Nowa Fantastyka” в 1995 году, был поражен четыре года спустя, увидев на экране фильм «Matrix”. Дукай вбросил своего виртуального Спасителя в киберпространство, более мифологически пышное и развернутое, чем то, которое придумали Вачовские.

Но даже здесь он повторяет приключение Баранецкого. Клянусь вам, уже в 1985 году я читал сценарий одного из эпизодов «Гондваны», которую Марек написал для Кияньского — там были вертолеты, стреляющие в виртуальной реальности и обнаженные, подключенные к проводам люди, переживающие в своих снах эти события, лежа в ваннах. Это каким-то чудом просочилось из TVP, или сами Вачовски, так сказать, изобрели фарфор? История повторяется! У Снерга было замедленное время и были телефонные будки для телепортации, Орамус даже написал экспертное заключение об очевидных связях «Матрицы» с «Роботом» и «Голой целью», в котором, конечно, стал на сторону Висьневских, а не Вачовских.

Подозревать заговор или повторить суждение о мыслях и идеях, витающих в воздухе?

В последний раз о фильме. В рассказе «Собор» есть все, что способно пригодиться на экране — дословно («расцветаю с боярышником») и метафорически («жду архитектора»).Но на отряхивание текста от социологической, философской и научной атмосферы пошло у Яцека и Томека два года электронной переписки.

Посвящаю это тем, кто ждет слишком многого от «Хода генерала». Даже при наличии соответствующих ресурсов может оказаться, что на экран пробьются только визуальные феерии, волшебная рука, пожирание душ, политическая интрига, планетарные сражения. А все это уже было в кино… Поскольку я однажды дал маху, когда спросил Томека, как рекламный дизайнер смеет тянуться к прозе Дукая, то сейчас ничем не рискую. Так вот по-моему магии и синтетических ключей (литературных и визуальных), больше в «Золотой Галере». И метафизическая ставка там остается, как и в «Соборе», высокая. Возможно, это отчасти относится и к «Мухобою».

Jacek Dukaj “W kraju niewiernych” (Ruch generala, IACTE, Irrehaare, Muchobójca, Ziemia Chrystusa, Katedra, Medjugorie, In partibus infidelium). “Wydawnictwo Literackie” 2008.

16. В рубрике «Felieton» напечатана статья Мацея Паровского/Maciej Parowski, которая носит название:

“Когда [Анджей Сапковский] писал свой исторический дебютный рассказ на конкурс «Фантастыки», он думал, что его сочинение будет единственным, выдержанным в духе постмодернистского обращения к толкинской фэнтези. Однако оказалось, что почти всем в голову пришла та же мысль, и Сапковский не занял первого места. Стоит вспомнить, что Сапковский обязан своей славой читателям, а не жюри, редакторам или критикам”.

Wojciech Orliński “Byłem Wiedźminem” (Войцех Орлиньский «Я был ведьмаком» – “Gazeta Wyborcza” 15.11.2007).

.

Войтек Орлиньский справедливо восхищается в «Выборчей» уровнем <компьютерной> игры «Ведьмак». И он прав, когда хвалит литературный уровень произведения Анджея Сапковского. Но порет чушь, когда реконструирует намерения АС-а и опосредованно уровень самосознания польской фантастики 1986 года от Р.Х.

Достаточно сказать, что ни Сапковский, и никто другой в то время ни использовал слово «постмодернизм». Сапковский и ныне его терпеть не может. Мы знали слова «пастиш», «аллюзия», любили слово «кабаре», это вполне толковые слова, если говорить об Анджее. Толкина в «Ведьмаке» не было, были лишь скрытые намеки на Беовульфа, которого, разумеется, Толкин комментировал и открыл для современности. Но на первом плане оставалась записанная Зморским история победителя ведьмы-стрыги, и об АС-е долго еще говорили, как об аниматоре польских легенд, упуская из виду универсальный характер его прозы.

И ведь Геральт отнюдь не был массовым героем, а «Ведьмак» не напоминал ни одного из остальных премированных на конкурсе рассказов ни со стороны сюжета, ни с точки зрения литературного (языкового) мастерства или уровня литературной игры. Не было толпы маленьких ведьмачат, среди которых расхаживал большой ведьмак. Забудь, Войтек, о марксистском законе перехода количества в качество. Все выглядело иначе.

«Ведьмак» грянул как та молния с чистого неба. Геральт явился миру без предупреждения, без предшественников. Ну, может быть «Истребитель ведьм» Кшисека Коханьского из 1984 года можно счесть пра-пра-предвестником. Но и «Истребитель…» и значительная часть премированных рассказов на II-м конкурсе «Фантастыки», на том самом конкурсе, на котором Сапковский не занял первого места, потому что победил хубератовский “Wrócieeś, Sneogg, wiedziaam” – находились в парадигме НФ.

Лауреатов занимают зайделевские социологические обязанности (Гоцек, Бончковский, Подгурский), авторы берутся не то за фантоматику, не то за киберпанк (Буковецкий), упражняются в азиатско-борхесовских мотивах (Сулига), пытаются женить horror на НФ, сказке (Мащишин, Мешко). Фэнтези если и существует в польской фантастике, то лишь как эндемик. На I-м конкурсе 1982 года Крес предпринял попытку с «Магом», тогда же Гжендович выступил в лодзинской газете “Odglosy” с интересным рассказом «Twierdza Trzech Studni/Крепость Трех колодцев», но позже долго не использовал этой дорожки.

Более того, отторжение фэнтези обрело как бы всеобщий и официальный характер. Весной 1986 года, в конце которого появился Геральт из Ривии, я был на встрече фантастов с читателями в клубе “Jajko” в SGPiS. Там один начитанный в переводах с английского любитель фантастики предложил, что вот, дескать, надо бы попытаться написать польскую фэнтези. И разные авторы (а там были Баранецкий, Орамус, Земкевич, Жвикевич…) в один голос заявили, что не желают иметь ничего общего с такого рода глупостями.

В декабре громыхнуло – появился Геральт из Ривии, и Сапек одним рассказом изменил все положение. Он освежил конвенцию фэнтези, которую мы de facto не знали – предложил героя, мир, модифицированную (постмодернистски) условность или, скорее, литературную методу, положил начало моде, стилю. И, может быть, высвободил весьма разные энергии. Его свобода, его метатекстовые игры, его эрудиционные вставки, его демонстративная готовность сотворения из фэнтези двигателя современных проблем – изменили сознание писателей. Если бы не АС, польские фантасты поняли бы, что так можно, лишь после «Шрека». А теперь вот делают свое дело, забыв, что засевают вспаханное и унавоженное Сапеком поле.

Более того, они публикуют книги под польскими фамилиями, помимо прочего также потому, что пятнадцать лет назад Сапек с Ковалем из издательства “superNOWA” доказали, что такие публикации не влекут за собой ни банкротства, ни долговой тюрьмы. Лучшие из них – от Креса, Бялоленцкой, Бжезиньской до Левандовского, Шостака, Дукая (даже Орамуса с его спорной, но все же фэнтези “Zima w Trójkącie Bermudzkim/Зима в Бермудском треугольнике”) – вовсе не идут по пятам за Сапковским. Достаточно того, что они научились у него трактовать фэнтези, как область развития множества художественных возможностей.

Был еще один польский автор, который возник сам собой и проделал с поляками ту же работу. Я говорю о Леме, о его литературных играх, почерпнутых еще из Пасека, из Лесьмана. О влиянии лемовских мыслей, от которого долго отряхивались авторы второго и третьего поколения, но благодаря которому они поднялись до значительных литературных и интеллектуальных высот. Впрочем, и сам Сапек признавал, что не равнодушен к Лему – недаром он называл Геральта Пирксом польской фэнтези. А характеризуя фэнтези, цитировал лемовскую «Фантастику и футурологию».

Войтек Орлиньский прав, когда говорит, что АС-а первыми распознали читатели, а не критики или члены конкурсного жюри, но в фантастике это правило, а не исключение. Хотя я понимаю, что в случае премии «Nike» все крутится иначе. Да, верно, Сапковский не взял в конкурсе «Фантастыки» первой премии, потому что… слишком хорошо читался, потому что эта его легкость в чтении была обманчивой, маскировавшей культурную глубину и профессиональное писательское умение. А Хуберат, как никак тоже великий автор, тронул наши сердца мрачной, проблемной фантастикой, защищавшей калек в постатомном мире. Этого вот атома мы тогда больше всего боялись.

Если же вести речь о – pardon le mot – постмодернизме, то и среди читателей АС не сразу получил признание. Целые баталии велись против батистовых трусиков в романе «Меньшее зло» — ведь в эпоху Геральта нижнего белья не носили, да и батиста не было! Я сам — в шутку, правда — вписывал АС-а в конвенцию НФ («Ведмак Геральт, как путешественник во времени»), что потом отчасти подтвердилось в романе “Wieża Jaskólki/Башня ласточки”. Орамус, разозленный рыхлостью постмодернистского видения АС-а, парировал этот выпад в журнале “Feniks” статьей «Ведьмак Геральт, как заблудившийся в лесу», но позже осмотрительно не включил этот текст в сборник своих эссе. И лишь затем на критическую сцену вышли женщины – Агнешка Фулиньская, Доминика Матерская, Кася Качор… все англистки, тренированные на Толкине. Полонистам, вероятно, не преподавали годной для критики фэнтези машинерии – вот польские англистки и воздали первыми Сапковскому критическую справедливость. Однако с тех пор прошло несколько лет, у Войтека было достаточно времени, чтобы подтянуться.

10. Реплика Мацея Паровского/Maciej Parowski носит название:

«Так было с самого начала – взаимные антипатии, неприязненности, выступления в стиле: те, что над золотом чахнут, ни Холлянека, ни кого-другого к нему не допустят. Вуйцик был “бе”, главред был “бе”. На аукционе в “SFan”-е роман Паровского “Twarzą ku ziemi/Лицом к Земле” был единственной книгой, цена которой в ходе торгов понижалась, а не повышалась при всеобщем одобрении публики и соответствующих комментариях проводившего торги D.M. Паровский сидел сзади, незамеченный чернью (…) в конце концов он встал и, опустив голову, ушел из зала. Выглядело это, прямо сказать, некрасиво. После аукциона я сказал об этом ведущему, на что Дарек, славный вообще-то парень, сказал: «Да, к…ва, тут я сплоховал». Так что критиканство, бескорыстная злобы и поиски дыры в целостности были и есть, однако, неотъемлемыми элементами этого движения. (…)»

bio Forum “NF”. “Cudowne lata”: 1982, Pt cze 27, 2007 9:11

______________________________________________________ ___________

Эта сценка, воспроизведенная в воспоминаниях “bio” на форуме “NF”, действительно, хоть и несколько иначе выглядевшая, имела место четверть века назад. Аукцион был провокацией, шуткой, меня он сильно не задел.

“Паровский никогда нам этого не простил” – писал Земкевич. Но он без особой спешки догнал меня в дверях “SFan”-а с рассказами “Sekret czwartego nadzorcy/Тайна четвертого надзирателя” Коханьского и “Wszystkie twarzy szatana/Все лики сатаны” Пекары. Эти тексты мы напечатали, этот Кшися – как “Sekret trzeciej planety/Тайны третьей планеты”, юная редакция предпочитала не задираться с «надсмотрщиками». Зато в годовщину военного положения Яцек Родек провоцировал <этих самых надсмотрщиков> рассказом “Wojna – moja miłość?/Война – наша любовь?” Гарри Гаррисона.

Вернемся, однако, к аукциону. Я тянул время из скупости – ждал, пока предложенная цена упадет до минимума, однако Дарек прервал торги. “Чегой-то не любит он тебя” – заметил Родек, а я не сказал ему, что это он не без причины. Неделей раньше Дарек был в редакции «Фантастыки» на Ноаковского и Мацек Макошский шепнул мне, что этот парень учит новичков и печатает их в лодзиньской газете “Odgłosy”. Я предложил Дареку прислать рукописи мне, на наших страницах есть свободное место.

А вот этого простить мне ну никак нельзя было. Речь не о том, что Дарек видел во мне человека Вуйцика с его серией «С глистой» и холопа Холлянека из газеты “Trybuna Ludu”. Мести требовала моя попытка перехватить воспитанников. Они бежали от Дарека, это ясно, страницы «Фантастики» манили и искушали, и, что импонирует, он не сдался без боя. Верю в то, что он весьма вскоре остыл, потому что мы с ним уже вполне по-дружески беседовали в очередях в SAM на Кондратовича. Где бы ты ни был, Дарек, подтверди, что это правда!

«Bio» вспоминает также черную легенду о Вуйцике-вредителе. Это факт, что Анджей был макиавелистической, мифоманской личностью, он любил манипулировать людьми, был демоном, но демоном созидательным.

Это Вуйцик раскрутил конъюнктуру, основал OKMFiSF (Общепольский клуб любителей фэнтези и научной фантастики), объединял людей на собраниях, опубликовав свою магистерскую работу о фантастике, а затем писал и издавал в издательстве “KAW” критику и лексиконы (Анджея Прушиньского, Лекевича, Невядовского, Бугайского). Хорошие рассказы для первых номеров «Фантастыки» (Липка, Джевиньский, Земяньский) были почерпнуты из его антологий “Spotkania w przestworzach/Встречи на просторах”. Это Вуйцик вспомнил о Боруне, а когда с Борунем не получилось, сделал главным редактором «Фантастыки» Холлянека. Вместе с Тадеком Марковским он отыскал Невядовского, меня (а я – БЖЕЗИЦКОГО), действовал вместе с Маковским и весной 1982 года представил Холлянеку коллектив редакции. Но уже в 1978 году Орамус, который потом с ним порвал, писал Вуйцику проекты «Фантастыки» для издательства “KAW”.

Промахи Вуйцика были бы невыносимыми, если бы не его успехи, отсюда весь шум. Он также вел нечистую игру. Внушил фэнам сказку и «загубленном таланте Мащищина» — якобы в этом виноваты тогдашние властители душ, то есть Фиалковский, который показывал фантастику в журнале “Problemy”, и Енчмык, который сменил его на этом поприще и основал в издательстве “Czytelnik” НФ-серию «С космонавтом».

Только осенью 1984 года после скандала и ухода Вуйцика, Холлянек с Родеком наняли Енчмыка. Впереди у Холлянека были шесть лет правления – женатый на женщине с ангельским характером, он был светлым и открытым руководителем. Вот только хвалить его стали лишь после того, как он оказался в оппозиции к Енчмыка и моему руководству журналом. А Вуйцик с Холлянеком на Евроконе – 1988 в Будапеште встретились с дружеским сентиментом.

Профессионалы также, судя по всему, воюют между собой за зоны влияния и авторство успехов. Он расходятся и сходятся. Мы орали друг на друга с Миреком в издательстве “superNOWA”. «Из-за чего сыр-бор?» – спросил Сапек. «Из-за тебя, Анджей, — пояснил я. – Из любви и зависти». Он расхохотался и направился в сторону пивнушки.

Спор с Ковалем, приятелем со времен “Politechnik”-а, был модельным. Редактор периодического издания находит автора, редактирует, рекламирует его на страницах своего издания – и тут приходит этот, книжный, и берет его как своего, в журнале рекламы не заказывает, а приятелям заявляет, что литературная пресса ему даром не нужна. К сожалению, такое не проходит.

Родек, после того как ушел из “Фантастыки”, выпустил всего лишь два номера комиксного журнала “CDN”, не удержал “Magia I Miecz”, отошел от издания “Feniks”-а. Вместо этого успешно справляется с ролью издателя в “MAG”-е. Зыск издал вместе с Седенько несколько номеров “SFinks”-а, но затем прекратил финансирование. Седенько хотел издавать газету в одиночку и не справился с этим. Но и Зыск, и Седенько (“Solaris”) преуспевают в издании книг.

Интересна ситуация Дороты Малиновской, которая создала книжное издательство “Prószyński I S-ka”, заведуя отделом иностранной литературы в журнале “Nowa Fantastyka”. Часть книг печаталась с нашим логотипом, возникла совместная серия книг польских авторов, но тут взыграли амбиции и наметился конфликт интересов. Дорота искала нашей поддержки в целом, мы – жаждали свободной критики и большего количества наших книг. Словом, и Дорота и мы хотели помочь друг другу. И тут неожиданно Дорота объявила литературный конкурс – уже без участия журнала “Nowa Fantastyka”, хоть и на его страницах. Выплыл роман “Sekret Olsterona/Тайна Олстерона”, мы его разнесли в пух и прах, и симбиоз приказал долго жить. Следом за антологией “Miłosne dotknięcie nowego wieku/Любовное прикосновение нового века” (1998), изданной на XV-летие журнала “Fantastyka/Nowa Fantastyka”, и авторским сборником Анджея Зимняка “Klatka pełna aniołów/Клетка, наполненная ангелами” (1999) вышел только авторский сборник Мацея Жердзиньского “Opuśćić Los Raques/Уйти из Лос-Ракоса” (2000). Дорота припечатала разрыв, издав антологию “Robimy rewolucjе/Делаем революцию” с текстами наших антагонистов из “Feniks”-a.

Я ни о чем не жалею. В литературе невозможно все согласовать или – не дай Бог – причесать всех под одну гребенку. Если бы мы не соперничали, не выигрывали и проигрывали, не ругались, движение могло бы утратить краски и динамику.

А ведь такой жести, как в политике, у нас нет. Не может быть в каждый отдельный момент двух премьеров, трех шефов полиции и так далее. А вот до ситуации, в которой функционируют несколько хороших клубов, не сильно враждующих между собой; несколько хороших конвентов; несколько дружелюбно настроенных писателей; пара неагрессивных журналов; три системы ежегодных премий – рукой подать.

А de facto – она уже в руке!

Ранее (в статье М. Цетнаровского о комиксе «Фанки Коваль») упоминалась статья Мацея Паровского, опубликованная в трех августовских номерах журнала “Ekran” в 1977 году (то есть за пять лет до появления первых панелей «Фанки Коваля» в журнале “Fantastyka”). Очень важная статья, показывающая (пусть и с некоторым полемическим запалом) состояние польского рынка комиксов к указанному периоду. Этот же текст (с примечаниями автора и дополнением за счет снятия цензурной правки) был вновь опубликован гораздо позже (уже после смерти писателя) – в портале “Nowy Napis” (nowynapis.eu) в рубрике “Nowy Napis Co Tydzień” nr 145 31.03. 2022 года под тем же названием:

Мы разбираемся в комиксах так же хорошо, как и в медицине с финансами, хотя, по правде говоря, каков комикс не всякий видит и мало кто знает. У комиксов всегда были яростные противники и не менее заядлые сторонники. И тем, и другим пришлось долго довольствоваться почти платоническим чувством – и любовь, и зависть здесь были слепыми.

Несколько серий комиксов, нерегулярно выходивших после 1968 года, таких как «Podziemny front/Подпольный фронт»,

«Kapitan Żbik/Капитан Жбик (Дикий Кот)»

Или «Kapitan Kloss/Капитан Клосс»,

из-за их ужасного исполнения, вопиющего отсутствия воображения и избытка дидактизма не смогли воодушевить противников комиксов – чудо, что они не отпугнули сторонников. Последние, однако, скупили все издававшееся и всегда будут cкупать в маниакальном порыве ловить комиксные новинки благодаря сохраняющемуся в их душе состоянию неустанной ненасытности. Этот голод не могли утолить превосходные, хотя и находящиеся как бы на отшибе, альбомы серии “Tytus, Romek I A’Tomek/Титус, Ромек и А'Томек”,

тем более, что дискредитации польских комиксов способствовали такие произведения, как «Janosik/Яношик»

и иллюстрированная история мюнхенского успеха футболистов. Примирение фракций за и против комиксов не могло произойти на основе тетрадок «Koziołek Matołek/Козлик Матолек»

(и «Przygody malpki Fiki-Miki/Приключений обезьяны Фики-Мики»),

присутствующих в культурном подсознании каждого из нас. Это, и правда, истории в картинках, но они необычные, без характерных речевых «дымков», относящиеся к тому же к почтенной категории ретро, поэтому их сложно причислить к жанру.

Наши достижения на данный момент говорят скорее за «нет», чем за «да» комиксам. Кроме того, зарубежные комиксы доходят до польского читателя в микроскопических количествах, без какого-либо рационального отбора, подобно специям для пиццы и мастурбаторам на батарейках, ввозимым туристами, а также некоторым лекарствам и выпускам журнала «Playboy». Поэтому здешние противники рисуночных историй, не находящие сопротивления в виде большого количества комиксных тетрадок, как хороших, так и плохих, иногда впадают в тон Катона, и разговоры о комиксах вообще, без каких-либо разделений и различий, приобретают характер суда над опасным преступником, а не рассуждений о новых средствах выражения, каковыми комиксы и являются на самом деле. Не так уж это и ново – достаточно внимательно рассмотреть наскальные рисунки, гобелены, древние рельефы, египетские рисунки или даже один из десятков вариантов Крестного пути в первой попавшейся церкви. Телевизионная программа «Трибунал воображения», повторенная недавно, была хорошим примером антикомиксного упрямства, проистекающего из некомпетентности. Явно ангажированный председатель «суда», не дающий высказаться экспертам и перебивающий защиту, прокурор с запасом эпитетов вместо аргументов, сторонники комиксов с практически заткнутыми ртами, вынужденные давать ничего не объясняющие бинарные ответы «да» или «нет» – это пародия на судебный процесс, которая деморализует зрителей больше, чем разбитые носы и летящие в стороны зубы из (некоторых!) комиксных историй[1].

Таким образом, как это часто бывает, защитники культуры освободили себя от ответственности за ее отсутствие. В суматохе культурной чистки были утрачены неоспоримые факты. Например, то, что комиксы, как и кино, являются своего рода индустриальным творением, что истории, изготовленные по правилам комиксной игры, несут в себе, наряду с характерными речевыми «дымками», особой лаконичностью, динамичностью и условностью действия, новый вид юмора, фантазии, новое содержание, новое качество, которое невозможно выразить другими средствами коммуникации. Так что, в целом, они обогащают, а не обедняют культуру. Конечно, не каждый альбом, не каждый тип комиксов в одинаковой степени.

Каждый из сторонников комиксов, полагаю, мог бы наполнить всю телепрограмму похвалами рисуночным историям, но организаторы телепередачи иначе распределили голоса и роли. Отсюда обвинения в необузданной некомпетентности, вынужденное молчание и, наконец, подарок аудитории – возможность восхититься благородством спорщиков, которые, несмотря на вражду, в конце пожимают друг другу десницы... Смех в зале! Безукоризненные манеры проистекают из того, что, по правде говоря, не было никакого расхождения во мнениях. Столкновение реальных антагонистов перед камерами, чего телевидение избегает, как чумы, – это рискованный эксперимент, из-за которого могут полопаться кинескопы телевизоров.

Противники комиксов прошляпили великолепие некоторых (например, французских или итальянских) зарубежных комиксов, что еще можно было бы простить, но не стоит забывать и о нашествии интеллектуальных комиксов, черных комиксов, которыми уже более пяти лет блистают страницы нашей прессы. Имена комиксистов, таких как ДУДЗИНЬСКИЙ, САВКА, ХРОБОК, ЛЮТЧИН, ЧЕЧОТ, ХОДОРОВСКИЙ и многих других, сгруппированных вокруг самого заслуженного для комиксов еженедельника «Szpilki/Шпильки», известны всем.

Одного АНДЖЕЯ МЛЕЧКО, обслуживающего, наверное, дюжину журналов в неделю, этого титана польского рисуночного остроумия, достаточно, чтобы мы могли выдержать пристальный взгляд многих магнатов комиксов.

Между тем, на глазах у миллионов зрителей комиксы обсуждаются в следующих категориях: «Комикс оболванивает или не оболванивает?», «Он упрощает паттерны межличностных отношений или не упрощает?», «Поощряет изнасилование или не поощряет?», «Ухудшает или не ухудшает речь»? Для усиления аргументации в студию был приглашен психолог – было бы действительно примечательно, если бы психологам разрешили высказывать свое мнение хотя бы по некоторым телевизионным сюжетам подобным образом и в той же студии... К счастью, телевидение не повторило подобную ошибку поспешной оценки в случае с немым кино, которое по своей поэтике напоминает комикс – старые американские бурлески, французские бурлески, к которым могли бы подойти и все обвинения в адрес комиксов. Мы смотрим эти фильмы на маленьком экране с большим удовольствием, без (и это правильно!) ощущения культурного регресса или интеллектуального упадка.

Во многих кругах продолжается непостижимая, избирательная слепота к достоинствам комиксов; в то же время уже больше года польский рынок завоевывает близкий к мировым стандартам «Relax».

Это тридцатидвухстраничный журнал рисуночных историй, несущих в себе несколько живописных сюжетов (наконец-то подписанных! – проклятием ушедшего периода стал польская комиксная анонимность), подготовленный разными художниками по различным сценариям, что результирует эффектом множественности, которого не обеспечивали монотематические тетрадки. Рисуночные истории сопровождаются небольшими эссе, описывающими вторжение образа в историю культуры, короткими рассказами, рекламой компакт-дисков или книг, политическими комментариями, серией очерков, представляющих форму Войска Польского, комиксными цитатами в виде наиболее удачных историй, почерпнутых из прессы, колонкой писем читателей. Конечно, это периодическое печатное издание обременено многими недостатками и недочетами, но тут сразу надо сказать, что большая их часть вытекает из статуса журнала. «Релакс» стоит в положении печального монополиста, практически вынужденного примирять вкусы читателей во всех возрастных группах.

Примечательно, что первый номер журнала и принес, и обещал больше, чем это сделали последующие. Обычно бывает по-другому, журнал «раскручивается» в контакте с читателями; здесь же, судя по письмам в редакцию, перепечатанным в последующих номерах, подростки вынудили отказаться от многих сделанных в первом выпуске попыток, которые в области комиксов были чем-то новым, новаторским и оригинальным. Таким образом идея гениального литературного комикса – графической вариации на полях текста Морцинека о Маслоке Смердзироботке – была бесследно утрачена.

Точно так же после первой фривольной истории серию «Только для взрослых» тормознули на несколько журнальных номеров. Молодому зрителю и его представителям как бы навязывают традиционный тип комикса со стандартным действием и универсальным, на первый взгляд легко узнаваемым — ведь во многих странах он почти одинаков стилем, тем самым, который запечатлел РОЙ ЛИХТЕНШТЕЙН на своих монументальных комиксных полотнах.

Тем временем и в мировом, и в национальном комиксе многое изменилось. Наряду со стандартными, трещащими по всем швам, поделками на рынке появляются прекрасные комиксы, создаваемые лучшими художниками. Помимо типичных сценариев о похищениях, засадах, побегах и сражениях появляются новые сюжеты и новые герои; возникают новые мифологии (и антимифологии), а образы, которые их несут, полны галлюцинаторного ужаса, эротических провокаций и сюрреалистической красоты. Здесь, в качестве иллюстрации, стоит привести в пример превосходные номера французского журнала «Pilote» – недостижимого пока что образца для нашего «Relax»-а, хотя никакая отсталость не должна длиться вечно.

Нам, как авторам, так и читателям комиксов, предстоит многому научиться, чтобы выйти на самый высокий мировой уровень. Ибо первое последствие невежества – отсутствие художников и сценаристов, готовых делать комиксы – отсюда частые и совсем не лучшие импортные истории в «Релаксе». Явным провалом здесь стал, например, комикс братьев Саудек из Чехословакии об убийстве Гейдриха, вошедший во второй и третий выпуски, оформленный с изяществом, но при этом нарисованный художником, которому не стоило браться за тему оккупации. Несомненно успешной, и лучшей из всех тех, что были опубликовано до сих пор в девяти «Релаксах», является история наших отечественных авторов из первого номера, носящая название “Spotkanie/Встреча”[2].

Изложенная в условности умело сделанного научно-фантастического комикса история рассказывает о столкновения на Земле между двумя вооруженными до зубов командами космических завоевателей, которое закончилось позорным бегством их обоих при абсолютном неведении землян. И вот что интересно – последний кадр этой истории показывает видимую сбоку, в мелком масштабе, и нарисованную совершенно не провокационной линией – обнаженную женщину. Это вызвало массу протестов, хотя, судя по содержанию большинства иллюстрированных еженедельников (в том числе молодежных), нам привычна обнаженная натура.

Хорошей иллюстрацией других комиксных хлопот и надежд является персонаж «Orient Men», талисман «Relax»-а. Этот самый «Orient Man», польский ответ американскому Супермену и его многонациональным мутациям, облаченный в характерный костюм: плащ и странную шапку-маску, в котором ощущается, однако, нечто славянское, странствует по повседневной жизни, обращая наше внимание на различные национальные нелепости.

Это кажется шутливым подходом к мифологии мирового комикса, крыльев и веса которого мы лишены. Но на этом пути есть и опасности. «Уголок практических советов» того же автора (КШИШТОФА БАРАНОВСКОГО), нерегулярно печатаемый в еженедельнике «Razem/Вместе», аналогично построен на подтрунивании над повседневностью с помощью фигуры героя с внешностью и костюмом... дяди Сэма, популяризированного нашей пропагандой в 1950-х годах. На этот раз это графическая экстравагантность, которая ничем не оправдана.

Графические новеллы о династии Пястов, созданные Кобылинским и Розиньским[3], представляют собой неплохой урок как комиксов, так и истории, хотя гурман наверняка вздохнет над ними, вспоминая непринужденую легкость Астерикса.

Роль астериксового коварства пытаются сыграть в «Релаксе» возрожденная рубрика «Только для взрослых», в которой забавно переосмысливаются различные сказочные и мифологические сюжеты, а также истории о Кайко и Кокоше...

Это, конечно, еще не все. Появляются новые идеи и новые рисовальщики, некоторые из которых проходят обучение на специальных семинарах, организованных редакцией журнала. Некоторые идеи и истории дожидаются в редакционных папках лучших времен, когда юный читатель и его наставник наберутся немного воображения и потеряют столько же ханжества. Может быть, стоит задуматься о специальных выпусках журнала, не предназначенных для детей? Так или иначе, пред лицом импорта, способного убить его изобретательность, подверженный искушению легкого подражания, которое отрывает его от его собственной культуры, преследуемый критикой, для которой отречение от комиксов стало терапевтической процедурой, позволяющей поверить в то, что она в чем-то лучшая, чем есть на самом деле, -- польский комикс держится и пока не желает сдаваться.

Комиксы иногда сравнивают с кинематографом, но комиксы имеют практически неограниченные возможности. Кино должно учитывать природные условия, затраты на декорации и декорации, доступность актеров и пределы выносливости каскадеров. Для комикса единственным ограничением будет чувство порядочности и изобретательности художника, который его создает.

Комикс в тысячу раз дешевле, и он может быть и быстрее изданным, и более доступным, чем кинофильм. Большинство французских зрителей уже были знакомыми с комиксом ДЖЕЙ СИ ФОРЕСТА (J.C. Forest) о Барбарелле до того, как Вадим его экранизировал с Джейн Фондой в главной роли. Вернуться к любимому фильму никогда не было и, наверное, еще долго не будет простым делом. Вернуться к комиксу вы можете, когда захотите, просто потянувшись за тетрадкой, лежащей на полке. Таким образом, комикс может быть объектом интеллектуального созерцания даже в трамвае или автобусе, не нарушая (что важно!) спокойствия окружения.

Комиксу, когда он смел и хочет быть гениальным, умудряется опережать свое время и довольно точно отражать социальные изменения. В историях в картинках, где доминируют, например, красивые, развратные барышни, хорошо отражается новое качество межличностных отношений. Мода унисекс и мини-юбки, которые были забыты относительно недавно, царили гораздо раньше на страницах комиксов, прежде чем стали популярными в жизни. Располагающие безграничной фантазией комиксисты предусмотрели постройку летательных аппаратов, изготовление различного нового оружия и внедрение других технических ухищрений, а также покорение Луны и далеких планет задолго до того, как торжественная мысль изобретателей и ученых начала всерьез постигать все это.

Комикс может быть инструментом как эстетизации, так и изучения языка. В последней роли его пытаются использовать в Африке по просьбе ЮНЕСКО. На фоне наших книг, которые предательски лишены иллюстраций жаждущей облегчения полиграфией, комикс становится, наверное, последним печатным изданием, в котором молодые люди смогут увидеть и благодаря которому они смогут запомнить внешность индейца, вид корсарского корабля, постройки египетской гробницы и замка Пястов.

Повествование в комиксах — хорошая школа краткости; требование неустанного движения, развития сюжета, беспрерывной смены плоскостей и ракурсов создает новый вид драматургии. И все же остается еще ощущение абсурда, фантазии, иронии, свойственное комиксам, и терзание привычками и мифами повседневной жизни, характерное для самых амбициозных историй в картинках. Тем не менее, если бы комиксы были единственным видом литературы, который брал бы в руки молодой человек, то, возможно, стоило бы паниковать. Но паника была бы столь же уместна, если бы молодой человек был готов ограничиться телевидением, радио или даже только книгой или галереей современных картин.

Комиксы в целом, что надо сказать, несмотря на предыдущие комплименты, производят впечатление медиума, который не использует все свои возможности. Например, он редко служит кинематографу, родственником которого является – комиксные ремейки шедевров мирового кинематографа, вероятно, добавили бы серьезности комиксам в глазах его самых ярых критиков, но помимо технических сложностей, мешают и хитросплетения авторского права.

Комикс-пастиш, состоящий из «оживления» вазовой греческой живописи, египетских рисунков, ацтекских скульптур, активизации удивительных миров, запомнившихся по гравюрам к романам Жюля Верна, или даже «оживления» персидских миниатюр (индийских, турецких) из «Книги тысячи и одной ночи» — это еще одно предложение для комиксов. Осуществимо ли это? В комиксе есть свои правила, действие должно быть динамичным, персонажи должны быть четко прорисованы, непохожи друг на друга, плохие парни должны явно отличаться от хороших...Комиксу в стиле пастиш не стоит противоречить этим правилам жанра.

Как учит нас как наш собственный опыт, так и опыт многих стран, на комиксах можно заработать много денег. Культурная проблема – что за что и сколько за сколько? Польские комиксы, хотя и только еще становятся на ноги, уже, как вы, могли услышать, выигрывают некие международные конкурсы, иногда даже покупаются за рубежом – в том числе и асами жанра, французами. Достаточно собрать вокруг комикса большую группу людей, которым будет небезразлично искусство, создание польской школы комикса, пробуждение воображения молодого и не только молодого поколения – и может случиться так, что польские комиксы несколько раз бросят нас на колени, прежде чем мы перестанем им пренебрегать.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Прокурор, Председатель, Защитник... из сочувствия к Обвинителю, который год назад, благодаря кинофестивалю «Квантум», был моим проводником в мир кино, я не назвал никаких имен и получается, что правильно сделал; через несколько месяцев после передачи вышла книга Обвинителя, посвященная мастерам современного кино, в которой проводится сравнение кино с комиксом, вброшенное с эссеистической легкостью, без следа культурной анафемы, без намека на неодобрение. Наоборот, заметно глубокое понимание тенденций массовой культуры. Точно так же Председатель суда – яростный любитель комиксов во время программы – в колонке для еженедельного журнала, считающегося лучшим в Польше, хвалит литературный и комиксный рассказ Кортасара «Фантомас против международных вампиров» за его очарование и нетрадиционность. Защитник же, как я узнал от знакомого читателя, ждет, когда в этом издательстве выйдет его собственный, богато разукрашенный альбом комиксов.

2. У приключенческой истории блестяще нарисованной БОГУСЛАВОМ ПОЛЬХОМ по сценарию Рышарда Сивановича, был, оказывается, еще один сценарист – Анджей Савицкий по прозвищу «Генерал». Годы спустя эти люди встретились на конвенте комиксов и фэнтези уже только в XXI веке.

3. Информацию о сценаристе Лехе Мочульском в первопубликации статьи вычеркнула цензура.

Ну а это как бы вдогонку только что выложенной статье – отклик читателя Марцина Осуха/Marcin Osuch, опубликованный в сетевом журнале “Esensja” 30 октября 2007 года под названием:

Журналу «Fantastyka» исполнилось четверть века. Пора подводить итоги. В сентябрьском номере, юбилейном, 300-м выпуске журнала, Михал Цетнаровский пишет об иконе польских комиксов – «Фанки Ковале/Funky Koval». Текст интересный, хотя повод написания статьи навязал автору праздничный тон, поэтому в статье меньше критических наблюдений и резюме, <чем могло бы быть>. А жаль, ведь с момента появления последней, третьей части прошло много времени, и можно было попытаться провести более широкий анализ самой серии и ее влияния на комикс-арт в Польше.

Большая часть статьи посвящена генезису серии. Интересно раскрывается секрет мастерской ее создателей. Автор показывает, какой долгий и трудный путь пришлось им пройти, чтобы достичь того момента, когда они оказались готовыми к созданию нового качества в польских комиксах. Как они дополняли друг друга в творческом процессе, следя за тем, чтобы целое было связным, персонажи — разнообразными по характеру, а диалоги — оригинальными. Творческое использование лучших моделей как комиксов, так и фильмов привело к результату, который никому в Польше не удалось повторить по сей день. Возможно, это то направление, в котором мейнстримные создатели комиксов должны двигаться сегодня. Или, может быть, это причина, по которой de facto так никогда и не были созданы комиксы по образцу «Фанки Коваля». Комиксы, пытающиеся повторить масштаб размаха и полноту видения представленного мира. На самом деле, только РОБЕРТ АДЛЕР и ТОМАШ ПËНТКОВСКИЙ создали полноценные миры и вложили в них «полнометражную» историю. Но они, особенно в плане сценария, балансируют на грани мейнстрима. «Фанки Коваль» совершил космический прорыв, но после этого мало что изменилось.

Михал Цетнаровский отнесся к неточностям сценария с некоторой юбилейной снисходительностью. О них говорится вскользь – ровно столько, чтобы статью не пересолодить. А этих ошибок было несколько больше. В основном они сосредоточены в начальных эпизодах, каждый из которых рассказывал самостоятельную историю. В первом Фанки охраняет важный груз в рамках экзамена на должность космического детектива. Появляются пираты, и один из них невероятно смахивает на Фанки. Наверное, просто для того, чтобы настоящий Фанки мог догадаться, что что-то тут не так, и поймать нить, ведущую к Хаукеру («... Только вы знали, что я лечу...»). В следующем эпизоде Лилли Рай похищают темпористы. Действительно ли так выглядел бы мир, если бы путешествия во времени были возможными («лифт времени»)? Если вы специально поищете, то, вероятно, найдете еще что-нибудь. Но «кто не ошибается, тот ничего не делает» — это цитата из какого-то комикса. Считается целое, а в случае с «Ковалем» это самое целое выглядит очень хорошо. Рассуждать о том, какая часть лучшая, — это все равно, что выбирать лучший эпизод из «старой» трилогии «Звездных войн». Кажется, все знают, что это «Империя наносит ответный удар», но мы все равно с удовольствием смотрим все три.

В третьем томе обращение к реалиям тогдашней политической жизни при «закручивании» сюжета оказалось для авторов сенсационным. Здесь мы видим смену фронта нескольких важных персонажей (президента, сенатора Боббера), возвращение в игру скомпрометированной фирмы “Stellar Fox”, и все это приправлено вторым Ковалем. Жаль только, что разработчики восприняли задачу слишком буквально. Комикс наполнен прямыми отсылками (треугольный стол, война наверху), цитатами («Я против или даже за»), вплоть до визуального сходства персонажей (Валенса, Мазовецкий). В результате утрачена универсальность и вневременность всего цикла. Похоже, создатели этого культового комикса, как и многие другие художники того времени, не знали, как реагировать на внезапное исчезновение цензуры. То, что было привлекательным во времена Управления по контролю за публикациями, потеряло свое очарование в свободной стране – и в слишком большой дозе. Может быть, это и хорошо, что последующие части не создавались во времена аферы Рывина или в последовавшие, политически неспокойные годы. Я не хочу даже предполагать, за кем мне пришлось бы наблюдать на страницах моего любимого сериала. Для меня «Фанки Коваль» — это научно-фантастический комикс с элементами социально-политического характера, а не аллегория политической ситуации в Польше в то время, подаваемая под видом НФ.

Вопреки мнению Михала Цетнаровского, я считаю двусмысленность и недосказанность, проявляющиеся на протяжении всего сериала, сильной стороной сценария. Они вносят элемент головоломки и дают простор для различных интерпретаций и дискуссий. Например, союз с дроллами, упомянутый вскользь. При всей симпатии к Дритту, его поведение с точки зрения всего сериала больше подходит на роль «хорошего полицейского», в то время как «плохим» был красноглазый Утан. Но у них была общая цель, и они оба видели в людях не более чем инструменты. Именно Дритт устроил встречу Коваля с Великим Планировщиком, из которой и возникла вся интрига третьей части. А сам Дритт словно сквозь землю провалился.

Поклонники серии, вероятно еще ждут следующего отдельного выпуска, как сиквела, так и анонсированного приквела. По-видимому возможны два варианта. Оба они были упомянуты Мацеем Паровским в «Послесловии» к изданию «Эгмонта» 2002 года. Первый основан на информации о конфликтах между тремя авторами. Я не верю в заявление Паровского о том, что они были чем-то несущественным по сравнению с политическими землетрясениями того времени. Мне кажется, что они были и остаются достаточно глубокими, чтобы трое парней не смогли найти общий язык. Второй вариант более сложный. Настолько, что он мог бы стать предметом гораздо более глубокого анализа, ведь речь идет не о самом «Ковале», а обо всем польском рынке комиксов. Мацей Паровский назвал это «нехваткой времени». Если творец решает, что у него нет времени продолжать свою самую популярную серию, он, скорее всего, просто знает, что ему не заплатят столько же, сколько за некую другую работу. И в этом нет ничьей вины, потому что причины объективны. Издателям нужно зарабатывать деньги на альбомах, которые они продают. Гонорары для создателей нового альбома, безусловно, намного выше, чем лицензия на нечто иностранное. Ожидания читателей? Вопреки всему, рынок комиксов в Польше не так уж и глубок. Традиций комиксов нет.

Михал Цетнаровский задается вопросом, может ли возможное продолжение «Коваля» быть новаторским. Есть ли смысл в том, чтобы создавать комиксы на эту тему в нынешние времена, когда компьютеры могут создать любой фэнтезийный мир. Ответ прост – да. Потому что видение и работа рисовальщика предназначены только для того, чтобы поддерживать хорошо рассказанную историю. И пока есть интересные, оригинальные комиксные истории, комикс фильму не проиграет. Пока что это киноиндустрия ищет вдохновение в комиксах. И большая часть хитов последних лет – это как раз адаптации. Однако в случае возможного сиквела «Коваля» я не уверен, что вопрос новаторства инноваций наиболее важен. С определенной точки зрения в 1980-е годы с этим было гораздо проще. Потому что тогда точкой отсчета была грубая польская реальность военного положения. Сейчас, когда мы в буквальном смысле являемся частью западного мира, когда новые релизы появляются одновременно с мировыми премьерами, было бы сложно создать что-то по-настоящему оригинальное. Первая часть «Коваля» была новаторской. Остальные просто поддерживали, с небольшими отклонениями, установленный ею уровень. Я убежден, что такого подхода более чем достаточно для поклонников "Фанки Коваля".

В статье также рассматривается графическое оформление сериала и его эволюция в отдельных эпизодах. Мне нравится рисунок БОГУСЛАВА ПОЛЬХА. Я ценю его за решение изменить свой стиль для «Ведьмака», независимо от оценки самой линии. Эксперимент и поиск новых вызовов вписаны в жизнь художника. С другой стороны, я думаю, что не было необходимости вводить «ведьмаческую» линию (хотя бы в ограниченном объеме) в третий том «Коваля». Если аргумент в пользу «Ведьмака» состоял в том, чтобы адаптировать стиль к фэнтезийному миру, может быть, в техническом мире стоило оставить линию сверхреалистичности? Может быть, это академическая дискуссия, но я бы предпочел, чтобы Пол Барли выглядел как... Пол Барли. Кстати, раз уж мы заговорили о рисунке, признаюсь, что мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть несколько пробных эскизов для «Коваля». У меня есть пара альбомов по «Звездным войнам», показывающих работу над «Звездными войнами», и я должен признать, что первоначальный дизайн персонажей выглядит уморительно, а целое показывает, сколько творческих усилий потребовалось, чтобы получить окончательный результат.

Михал Цетнаровский не попытался ответить на вопрос, в какой степени «Фанки Коваль» был обусловлен польским рынком комиксов того периода. Напомню, он появился в 1982 году. Всего за год до этого вышел последний номер «Релакса». Журнал «Мир молодых» был на пике популярности, и самой желанной была его последняя страница, та, что с комиксами. Мне кажется, что без этих периодических изданий аудитория не была бы готова к такой истории, а лица, принимающие решения, не поняли бы, почему четыре страницы должны быть потрачены на рисунки. «Жбик», «Клосс» и «Подпольный фронт» недостаточны для того, чтобы оценить новое качество, представленное «Фанки Ковалем». «Релакс», при всей своей статичности и идеологической направленности, обеспечивал лишь минимальную точку опоры для сравнений и отсылок. К сожалению, автор статьи не воспользовался в полной мере возможностью, предоставляемой прямым доступом хотя бы к одному из авторов комикса – ведь он и Мацей Паровский работают в одном и том же журнале.

С другой стороны, автор прямо не указал, что текст появился по случаю 25-летия «Фантастыки» и самого «Коваля». Может быть, это промо-кампания перед выходом следующего альбома? Если это так, то я откажусь от всей вышеупомянутой (конструктивной) критики и публично заявлю, что покупаю новый альбом вслепую. Даже если в нем выступят (уже были) и вице-премьеры, и братья-близнецы.